– Среди тайн доисторического мира...
Фрейман рассказывал бесконечную историю о гигант ских ящерах мезозойского периода, одну из тех ученых и скучных историй, которыми он так увлекался и которые выслушивались окружающими с видом поддельного внимания и блуждающими где-то далеко в стороне мыслями.
Он заканчивал вместе с приятелями обед; день был постный, и владелец постоялого двора поставил на стол яйца, жареных пескарей и политые прогорклым маслом овощи. Эль оказался кислым, а вино – отвратительным, хотя оно и было весьма дорогим.
Через открытое окно в помещение струилось дыхание раскаленной топки. Юго-восточный ветер, пролетевший тридцать пять миль над красными песками и покрытыми высохшими папоротниками пустынными равнинами, раска лился и превратился в самум.
Если бы Фрейман выбрал для слушателей историю о полярных, медведях, возможно, аудитория и отнеслась бы к ней с большим вниманием, но его монотонная речь блуж дала среди тропических джунглей и болот, почти достиг ших точки кипения.
На десерт им ничего не подали; хозяин сослался на то, что коробки с бисквитами давно опустели, а муравьи со жрали последнюю землянику на грядках. Он швырнул за тем на стол сигары и тут же подал счет.
– Я запрягаю лошадь в три часа, чтобы отправиться в Маркенхэм, – заявил он, – и закрываю заведение. Но если вы предпочитаете остаться, то я оставлю в вашем распоряжении помещение бара. Вернусь часов в семь; я постараюсь привезти форель или лосося на ужин.
– Что касается меня, то я предпочитаю остаться, – ска зал Шин. – Я собрался провести весь день в деревне, и я выполню свое намерение. Клянусь Юпитером, я это сделаю!
Фрейман пожал плечами с безразличием.
Третьим и последним гостем за круглым столом был толстяк Пильчер. К этому моменту он задремал, а поэто му не высказал своего мнения. Впрочем, кто стал бы при слушиваться к нему или действовать в соответствии с точ кой зрения такого ничтожества, как Пильчер?
Было слышно, как ключи проскрежетали в замках, и через некоторое время фургон отъехал от дома по дороге, ведущей в Маркенхэм. Вскоре он исчез из виду, скрывшись за ближайшей дюной.
Фрейман резко оборвал свой рассказ на середине фразы, в которой шла речь о зубрах и неандертальцах, и похлопал ладонью по блестящей лысине Пильчера.
– Я ни в чем не виноват... У меня есть алиби... и я буду говорить только в присутствии моего адвоката! – заве рещал тот, мгновенно проснувшись.
– Ну и тип! Он думает, что его уже приволокли в участок! – презрительно проворчал Шин.
Фрейман внимательно посмотрел на свои часы с видом доктора, проверяющего пульс у больного.
– Мы подождем еще двадцать минут, и тогда снова можно будет увидеть повозку кабатчика, взбирающуюся на холм Трех Бледнолицых. Тогда мы сможем быть уверенными, что он не повернул свою клячу назад и что нас никто не побеспокоит до семи часов.
– Если он так легко оставляет свою хибару в полном распоряжении первого встречного, то это может означать только то, что в ней нечего взять, – криво улыбнулся Пиль чер. – Неважное это дельце, вот что я вам скажу.
– Кто говорит вам о краже? – возразил Шин. – А что касается нашей цели, то она не имеет никакого отношения к вам.
Пильчер пожал плечами. В конце концов, какое ему дело до всего этого? Ему заплатили за то, что он должен сделать, а остальное его не касается.
* * *
На комнату опустилась тишина, такая же гнетущая, как и жгучий пучок солнечных лучей, заставивший вспых нуть покрытое грязными пятнами стекло стойки бара и стоявшие на ней стаканы. Стал слышен мышиный шорох шестеренок в часах Фреймана. Шин первым прервал молчание.
– Вы точно предугадали ход событий, Фрей, – про бормотал он. – Одинокий кабатчик, его поездка в Маркен хэм, оставленное в распоряжение клиентов помещение бара, возвращение хозяина не раньше семи часов...
– Этому не стоит удивляться, – ответил Фрейман, – это логика чистейшей воды. Именно так вел себя хозяин с Тревиттером и Москомбом...
– Которые не смогли воспользоваться предоставленным им шансом, – ехидно закончил Шин.
Фрейман снова посмотрел в направлении далекого холма, увидел, что он по-прежнему пуст, раскаленно сверкая на солнце, и возобновил изучение своих часов.
– Я не уверен, что этот дьявольский кабатчик не пре доставляет совершенно сознательно возможность таким, как мы...
Он явно заколебался, но затем закончил тоном, в ко тором сквозила легкая обеспокоенность:
– ...проделать то, что мы собирались.
В этот момент вдали показалась повозка, медленно взби рающаяся по склону холма на молочно-белом фоне ленты дороги.
Фрейман щелкнул крышкой своего хронометра и хлоп нул по плечу опять задремавшего Пильчера.
– За дело! – приказал он.
Пильчер тут же оказался на ногах, сверкнув лысиной; он достал из кармана куртки длинную плоскую коробку, внимательно и любовно посмотрев на нее.
– Ну, что ж, теперь я должен отработать свои пять фунтов, – с ухмылкой заявил он.
Они пересекли просторное помещение обеденного зала, затем, толкнув дверь, прошли друг за другом в большой коридор, где их охватила свежесть погреба, удивительно приятная после царившей в покинутом ими зале сахарской жары.
– Стоит попробовать? – спросил Пильчер, указывая на ряд закрытых дверей.
– Не имеет смысла, нужная нам дверь находится на втором этаже, – ответил Фрейман.
В глубине вестибюля кверху штопором поднимались темные ступени лестницы. Площадка второго этажа оказалась просторной, словно холл; от нее в трех направле ниях отходили коридоры, на стенах каждого из которых виднелось множество дверей.
– Ну и караван-сарай! – восхищенно сказал Шин. – И подумать только, что наш хозяин живет один в этой коробке, которая размерами может соперничать с любым аббатством!
Фрейман решил, что должен дать некоторые поясне ния.
– Эта коробка, как вы ее называете, была построена в 1784 году, если верить гербу на фасаде. Сначала здание использовалось как почтовая станция, потом – как придо рожный постоялый двор, потому что в этом проклятом краю песка и папоротников на десятки километров в любую сторону не встретишь другой крыши, под которой могут отдохнуть люди и животные. Очевидно, что в достаточно отдаленные времена это заведение имело обширную клиентуру из числа проезжавших мимо путников.
Пильчер рассматривал двери с видом знатока.
– Они сделаны из отличного дерева, – сообщил он, – да и замки в них неплохие. Не будет ли мне небольшой добавки, скажем, комиссионных, если за дверью случайно окажутся деньги?
Шин зловеще улыбнулся.
– Болван, за ними нет ни одного су.
– Ладно... но иногда попадаются разные драгоценнос ти... даже сокровища; я же не знаю, что еще там может оказаться, – упрямо заявил толстяк.
– Хватит, Пильчер, ничего подобного вы здесь не встре тите, это я вам говорю совершенно определенно!
Пильчер вздохнул и извлек из футляра изящные инст рументы из голубоватой стали.
– Откуда начнем? – спросил он.
– Поднимемся на третий этаж! – приказал Фрейман.
Наконец в глубине бесконечного бокового коридора Фрейман остановился.
Слегка дрожавшим пальцем он указал на дверь, такую темную, что она была едва видна в полумраке коридора.
– Возможно, это именно то, что нам нужно, – пробормотал он.
Шин непроизвольно отступил назад.
– Давайте, Пильчер!
Через несколько минут толстяк извлек из насилуемого замка совершенно искореженный металлический стержень.
– Ну и ну! Такого сопротивления я не ожидал! – воскликнул он, пораженный. – Такой трюк не мог бы сыграть со мной даже большой сейф!
Ему пришлось еще три раза сменить инструмент, прежде чем они услышали легкий щелчок.
– Ну, вот и готово! – сказал Пильчер, выпрямляясь с облегченным вздохом; его лицо блестело от пота.
Он хотел толкнуть дверь, но Фрейман остановил его.
– Может быть, вы хотите войти первым, мистер Шин? – спросил он.
Шин судорожно стиснул свои сухие руки; его губы дрожали.
– Теперь, – с трудом выговорил он, – теперь-то мы наконец узнаем, почему этот дом несчастья прозвали по стоялым двором с нечистой силой!
Он резко толкнул дверь, так резко, что она ударилась о стену с громоподобным чудовищным звуком.
* * *
На противоположном от постоялого двора склоне холма Трех Бледнолицых повозка остановилась. Возница спрыг нул на землю возле небольшой лужи, обрамленной пышно разросшейся бирючиной; кое-где возле воды виднелись пучки бледно-зеленой травы.
Лошадь тут же принялась подстригать зелень своими длинными жадными зубами, в то время как ее хозяин, расположившись в полоске короткой тени, раскурил трубку.
По бесконечной равнине, поблескивавшей в солнечной пыли, к нему приближалась худощавая фигура усталого путника.
Кабатчик пристально смотрел на приближавшегося человека, время от времени пуская в жгучий воздух тон кое колечко дыма.
Подойдя к нему, путник нашел для себя пятачок ред кой тени и извлек из кармана длинную черную сигару, прежде чем коротко поприветствовал сидевшего.
– Ну, что скажешь, Кэсби?
Кабатчик указал глиняной трубкой в направлении за терявшегося на горизонте зловещего строения.
– Они там, месье Катрфаж.
– Фрейман и Шин?
– Да, и с ними еще толстый лысый человечек, который почти все время спит.
– Ну, это, конечно, Пильчер, взломщик.
Некоторое время они молча курили, затем высокий джентльмен медленно заговорил тихим печальным голо сом.
– Не сомневаюсь, что их ждет успех там, где Москомб и Тревиттер потерпели поражение. Шин – это настоящий интеллектуал. Фрейман не так умен, но он дьявольски упорен и не лишен логичности и последовательности в по ступках, если уж он берется за что-нибудь.
– Если бы это способствовало процветанию моего за ведения, избавив его от этой мерзости... – сказал Кэсби.
Собеседник, неуловимо напоминавший поведением клерка, прервал его строгим жестом.
– Вы не должны употреблять подобные выражения, когда говорите о самом ужасном из всего ужасного, Кэсби; мне очень жаль, что два таких достойных человека, как Шин и Фрейман, должны будут так много заплатить за ваши скаредные интересы – ведь они окажутся во вла сти самого невероятного ужаса. Знаете, иногда я даже жалею о том, что посоветовал вам...
Кэсби раздраженно посмотрел на собеседника.
– Я плачу вам за то, что вы подвергнете дом процеду ре экзорсизма; чем вы можете быть недовольны, месье Катрфаж?
Клерк негромко застонал.
– Подвергнуть экзорсизму... Это в высшей степени не подходящее выражение, Кэсби, но я фактически вынуж ден принять его, поскольку не знаю другого термина, более точно соответствующего смыслу происходящего. Когда Тревиттер и Москомб выяснили, что на одной из дверей вашего дома находится печать царя Соломона, они захотели выяснить, что же скрывается за этой дверью. Они были активными членами Общества Психических Исследований, но они не предусмотрели, что может возникнуть необходимость во взломщике.
Кэсби наклонился к собеседнику.
– Вот уже семь лет, как я владею этим постоялым двором, и мне, разумеется, ни разу даже не пришла в голову мысль о том, чтобы посмотреть, что же находится за зак рытой дверью... несмотря на то, что... эта вещь принесла мне только дьявольское невезение. Ну а вы, месье Катрфаж? Есть ли у вас соображение о том, что может быть за дверью?
Клерк с ужасом отшатнулся.
– Великий Боже! Нет... я предпочитаю ничего не вооб ражать. Вы, конечно, знаете историю о рыбаке из «Тысячи и одной ночи», который освободил джинна, запертого в свинцовом сосуде, опечатанном печатью царя Соломона и брошенном в море?
– Когда я был ребенком, мне рассказывали ее, – ответил Кэсби.
– Я не могу перестать думать об этом... Вы помните, что произошло в вашем заведении незадолго до того, как оно перешло к вам?
Однажды вечером там появились три путешественника. Это были цветные, индусы, известные на всех рынках Ев ропы гранильщики драгоценных камней.
Двое из них устроились в комнате, запретной се годня для всех, третьего же поместили в комнате рядом. На следующее утро двух индусов обнаружили убитыми и ограбленными. Преступник так никогда и не был уста новлен.
Третий индус, оставшийся в живых, не покидал посто ялый двор до окончания расследования; перед тем, как уехать, он наложил страшное заклятие на комнату, где совершено преступление.
– Я закрываю в этой комнате, где совершилось это преступление, эта величайшая несправедливость, нечто более могущественное, чем сама смерть, – заявил он. – Я заклинаю всех, кто когда-либо окажется под этой крышей ни в коем случае не выпускать это на свободу.
Сказав так, индус прикоснулся своим перстнем к двери; древесина задымилась, словно до нее дотронулись раскаленным железом.
Позднее удалось разобрать, что оставленный отпеча ток был грозной пентаграммой царя Соломона, и никто не решился нарушить запрет, даже официальные представи тели властей.
– Значит, это действительно призрак? – пробормотал Кэсби. – Мне не однажды приходилось безрезультатно прислушиваться к тому, что происходит за закрытой дверью, и я клянусь вам, что царившая там тишина была ужаснее, чем вопли, причиненные страшными мучениями.
Катрфаж вытер платком лицо, на котором выступили крупные капли пота.
– В этот момент, – едва слышно прошептал он, – эти люди, наверное, уже знают все... Вы захватили с собой бинокль?
Кэсби подошел к фургону и достал два мощных морс ких бинокля в футлярах из порыжевшей кожи.
– Мы можем следить с вершины холма, – пробормо тал Катрфаж.
– Следить за чем? – спросил Кэсби, но ответа не пос ледовало.
Расположившись на обжигающем песке так, что их головы едва выступали над гребнем холма, они принялись внимательно наблюдать за домом.
Внезапно глухой гром потряс воздух.
– Неужели это гроза? – с удивлением сказал Кэсби, взглянув на ярко-голубое небо, изогнувшееся сво дом над бесконечной пустынной равниной. – И потом... О! Взгляните на деревья в саду! Воздух застыл,- словно стекло, нет ни ветерка, чтобы хотя бы пошевелить ли ству, и все же...
В поле зрения бинокля было видно, что деревья вдали гнулись, словно камыши в бурю.
– Вот они! – закричал Катрфаж. – Я узнаю их! Впе реди Шин, за ним Фрейман, потом Пильчер... Они мчатся, словно обезумевшие... О, Боже!
Крик ужаса сорвался одновременно с губ Катрфажа и Кэсби.
Трое беглецов были схвачены, оторваны от земли и заброшены на невероятную высоту невидимой чудовищ ной силой.
Их силуэты быстро уменьшились в размерах и затеря лись в слепящей голубой вышине.
И тогда все вокруг снова задрожало, и Кэсби испустил душераздирающий вопль:
– О! Мой дом!!!
Постоялый двор вдали внезапно стал складываться, словно карточный домик, перед тем, как развалиться и окончательно рухнуть, подняв тучи золотистой пыли.
Катрфаж и Кэсби скатились вниз по склону холма, вопя от ужаса, и рухнули лицом в песок, чтобы не видеть чудовищную, черную, как ночь фигуру, поднимавшуюся вверх над обломками дома с такой невероятной скоростью, что ее клубящаяся голова уже заслонила пылающий диск послеполуденного солнца.