— Дарби МакГроу, подай рому!
Крик замирает над морем, растворяется в неподвижном полуденном зное. Тишина. Вокруг множество звуков: поскрипывают ванты, плещется вода за бортом, изредка голосят чайки. Но внутри нас – тишина. Мертвая, напряженная. Мы ждем следующего крика.
Тысяча чертей, он кого угодно может свести с ума. Хриплый, оглушительный, гортанный, совсем не похожий на человеческий – будто огромная чудовищная птица вопит в каюте капитана. Надо признать, человеческого в нашем капитане всегда было мало, но это слишком даже для него. Он отправился на тот остров, взяв с собой шестерых, а вернулся один, со страшной раной на голове. Не знаю, кто сумел достать его. Скорее всего, костоправ – рыжий Аллардайс всегда мог постоять за себя. С тех пор капитан лежит, мучимый тяжелой лихорадкой, и нет никого, кто был бы в состоянии облегчить его страдания. Долговязый Джон и Билли Бонс как-то рискнули войти в капитанскую каюту, но их встретили пистолетные выстрелы. Он хочет видеть только одного. Того, кто несколько последних лет прислуживал ему, терпеливо сносил побои и издевательства, кто всегда готов был закрыть его собой в схватке. Вечно угрюмого, молчаливого и нелюдимого.
— Дарби МакГроу! Дай мне рому! Дарби МакГроу!
Господи. Господи, взгляни на нас. От такого зрелища у тебя польются кровавые слезы, хотя мы и не заслужили ничего, кроме гнева и презрения. Мы пытались молиться, и святые слова искажались на наших губах, и самодельные кресты в пальцах распадались пеплом. Отец оставил своих сыновей. И попади ты к нам в руки, болтаться бы тебе на рее, потому что сердца наши черны и пусты, как морские глубины. Ты не простишь нас, Господи, но из-за великой любви своей не сможешь удержаться от слез. Ты будешь рыдать над нами, и кровь вновь и вновь будут окрашивать закат.
— Подай мне рому!
Это кричит сам Дьявол. Он давно уже здесь, среди нас, бродит по палубе, заглядывает в опустевшие бочки, похлопывает по плечам бредящих матросов. Он ждет и потирает руки в предвкушении. И его кривой усмешкой перечеркнуто все, что было или могло бы быть у этих людей – детство, матери, мечты, дети. Все стерто в пыль, растоптано, давным-давно позабыто. Есть только мертвый штиль и безупречная, бесконечная гладь моря.
Дарби умер еще месяц назад. Лихорадка сожгла его щуплое, костлявое тело, скрутила его щуплую, костлявую душу. Мы видели, как она летела над морем, пустая, бесполезная и несчастная. Она канула в облака и исчезла, а Дарби остался.
Долговязый Джон прочитал над ним отходную, обильно запивая ее ромом и время от времени срываясь в истеричный хохот. А потом корявые останки МакГроу зашили в парусину, обмотали цепью и сбросили за борт.
— Да будет дно морское ему пухом! – сказал Долговязый Джон и снова засмеялся. На следующее утро, страдая от жестокого похмелья, он подсел ко мне и, раскуривая трубку, пожаловался, что ночью видел ужасный кошмар о человеке на одной ноге, который преследовал его под дождем. Я внимательно выслушал Долговязого и кивал в нужных местах, но знал, что он лжет. Он не видел никаких снов, потому что не мог спать. Никто из нас не в состоянии уснуть с тех самых пор, как капитан возвратился с проклятого острова. Тогда он вскарабкался на борт по брошенной ему веревочной лестнице, и мы все увидели длинную кривую рану на лысом окровавленном черепе. Окинув столпившуюся вокруг команду безумным взглядом и страшно скалясь, капитан направился было к нам, подняв пистолет, но тут силы оставили его, и он рухнул на палубу. Матросы отнесли его в каюту, и именно тогда все и началось. Именно тогда и живые, и мертвые потеряли сон.
— Черт тебя дери, дай мне рому!
Дарби вернулся на третью ночь после. Крики одержимого демонами капитана подняли его с морского дна, вырвали из цепких объятий ила и водорослей. Он выполз на палубу, раздувшийся, почерневший, и поднялся во весь рост, слепо шаря перед собой руками с растопыренными пальцами, с которых уже начала сползать кожа. Глаза его съели рыбы, и в широко распахнутом рту среди заострившихся зубов что-то шевелилось.
— Дарби, дай мне рому! – вновь заорал капитан, и мертвец сделал неуклюжий шаг к каюте, словно действительно собирался приступить к выполнению своих прежних обязанностей. Но его остановили. Как обычно безрассудный и отчаянный Черный Пес выстрелил в упор ему в лицо, и когда тварь, упав на спину, принялась барахтаться будто огромный перевернувшийся жук, канонир Хэндс подскочил и одним ловким ударом топора снес ее уродливую голову. Так МакГроу умер во второй раз.
Матросы хотели прибить его тело к грот-мачте, чтобы отпугнуть зло, но Долговязый Джон, Израэль Хэндс и Штурман Билли, угрожая нам пистолетами, оттащили труп на камбуз. Я не знаю, что они там сделали с ним и не хочу знать. Я уже ничего не хочу знать.
— Дарби МакГроу, дай мне рому!
Ведь нужно лишь прокрасться в каюту капитана, достать кинжал и возить его в эту мерзкую тощую глотку. И наступит тишина. Я надеюсь, что наступит. Потому что без труда представляю себе, как распластанный на постели, с ножом в горле, залитый кровью капитан продолжает требовать свою выпивку. Может быть, кто-то уже и пытался остановить это. Может быть, Билли Бонс или Израэль Хэндс. У них хватило бы смелости.
Я хочу спать. Все плывет перед глазами. Ночь, день – уже нет разницы, все слилось в одном единственном хриплом вопле. Ром не помогает. У меня где-то оставалась бутылка. В лучшие времена я спрятал ее в мотке каната на полубаке. Когда крики наконец прекратятся, и останется лишь шипящее раскаленное солнце, я прокрадусь туда и откупорю бутылку. Ром спросит меня, к чему я стремлюсь, и я отвечу – к безумию.