Виктор: Здравствуйте, Мария. Итак, у вас за плечами энное количество рассказов, статей, сборников, в которых вы выступали и автором, и составителем. Наверное, за эти годы у вас выработался определённый авторский «почерк»? Есть ли фишки, по которым вас можно отличить от других авторов? Какие элементы вы бы назвали самыми часто встречающимися в ваших текстах?
Мария: Многословие, ошибки и слово «очень».:) Это шутка с долей шутки… На самом деле – понятия не имею, есть ли у меня свой "авторский почерк"? Мне кажется, думать об этом отдельно не стоит. Лучше думать о качестве текста. О том, как наиболее полно реализовать конкретный замысел. А если вместо этого разглядывать свой авторский пуп, размышляя о собственном почерке, это приведет либо к выпендрежу, неудачным и скучным для читателя языковым экспериментам, либо, напротив, к окостенению… По-моему, осознание собственного стиля в итоге приводит к штампу. Я думаю, не надо автору осознавать свой стиль – надо быть живым, спонтанным.
Виктор: Как вы считаете, есть ли у русского языка своя специфика? В чём она заключается? Как избежать подражания западным образчикам и нужно ли это делать?
Мария: И русский язык, и русская литература, и русский читатель – у всего русского есть своя специфика. Русский язык конструктивно более сложный, если сравнивать его с английским, к примеру. У нас свободный порядок слов в предложении, разговорная речь строится во многом на интонации – смысл меняется. Что мне нравится в западной, англоязычной литературе? Прозрачность, простота, динамичность. А это во многом зависит от языка: синтаксис в английском намного проще. Тем не менее, по-русски тоже можно так писать, хотя для русского читателя это менее привычно, а для русского автора не очень естественно. Довлатов специально вырабатывал свой стиль, подражая на начальном этапе Хемингуэю. В этом смысле английский и русский роман сильно отличаются: русский классический роман сложнее, многограннее. Стоит или не стоит подражать западным образцам? Все зависит от конкретной задачи. Есть много хорошего, чему можно поучиться у Запада. Но мы все равно пишем по-русски. И главное – думаем по-русски. Это важно и правильно.
Виктор: Сочетаете ли вы элементы разных направлений – детектив, триллер, – или работаете только в жанре ужасов? Что вы считаете обязательной чертой хоррора, без которой он не возможен как жанр. Ну, кроме страха, конечно.
Мария: Как это – кроме? :))) Это и есть основная черта жанра – эксплуатация эмоции страха. В разных вариантах. Кстати, я очень люблю детективы. Люди вообще читают, когда текст пробуждает любопытство. Когда есть какой-то интерес, который приковывает читательское внимание. А что может быть интереснее, чем тайна, наличие жгучей загадки? Детектив – это тайна. Если она страшная – значит, уровень интереса возрастает на порядок. Элементы детектива, триллера я постоянно использую. В хорроре для меня важно именно такое сочетание: наличие не только страха, но и загадки. Страх ведь может быть разным. Может быть страх-отвращение, на чем основывается весь сплаттерпанк… Элементы сплаттера я тоже довольно часто использую, но писать сплаттер мне проще, чем читать. Читать я такое не люблю. Вот такой авторский эгоизм.))
Виктор: Мария, что стимулирует вас на творчество, а что расхолаживает? Какие должны быть условия, чтобы вы сели за перо? Бывает, что приходится себя заставлять писать? Что из этого выходит?
Мария: Когда приходится заставлять себя – это как есть через силу. Сперва «ложечку за маму», «ложечку за папу»… А потом втягиваешься и все равно получаешь кайф. Что стимулирует? Я пишу, когда мне скучно. А если мне интересно делать что-то другое – рисовать, шить куклы, собирать грибы, плавать, ходить в кино, пить пиво или печь пироги – соответственно, тогда я не пишу.)) И это случается довольно часто.
Виктор: Куклы, которые вы шьёте, имеют отношение к вуду? Какую вообще хоррор играет роль в вашей повседневной жизни? Привносит в неё что-нибудь?
Мария: Для хоррора я основной потребитель – люблю читать, люблю смотреть... Больше смотреть, потому что в литературе моему вкусу крайне трудно угодить, а к кино я куда более снисходительна. Вуду шить не буду. )) Не интересно: куклы вуду примитивны, там эстетика не важна, а мне интересно создавать что-то красивое. Вообще, кто бы что ни думал, я - не ведьма.)
Виктор: Есть вещи, которые вы не принимаете в хорроре? Табу. Может быть, что-то вас просто раздражает?
Мария: В жизни меня бесит насилие ради насилия. В искусстве – искусство ради искусства. Когда в ужасах мучают, насилуют персонажа, смакуют его мучения и это не приводит к открытию каких-то новых смыслов. Голый натурализм, физиологизм… Мне кажется, искусство не должно быть подделкой под жизнь, этаким пластиковым муляжом – «как в жизни». Искусство должно быть продуманной иллюзией, оно обязано через эмоцию создавать новые смыслы. А иначе – зачем оно?
Виктор: Я не буду спрашивать, каково быть чуть ли не единственным представителем прекрасного пола в хорроре – уверен, этот вопрос задавали вам уже не раз. Спрошу о другом: как вы думаете, есть ли особенности у «женского» хоррора? Если да, то чем они обусловлены? И ещё: различается ли восприятие ужастиков мужчинами и женщинами? Что пугает одних, а что - других?
Мария: Не спрашивайте, потому что это не верно. Уже в 2012 году было двое: я и Анна Старобинец. Тоже шутка)) Просто люблю рассказывать этот забавный случай: в 2012 году двуязычный американский журнал "Чтение" посвятил весь свой номер русскому хоррору. Там были Пушкин, Толстой, Гоголь… А из современных авторов – почему-то только я и Анна Старобинец... Я тогда почувствовала себя этаким Чичиковым: «Ну, что, брат Пушкин? Да так как-то все…» Конечно, Анна Старобинец на тот момент была уже практически живым классиком, а у меня вышла только первая книга, сборник рассказов по мотивам городских легенд Москвы. Так что это чистая случайность. Ведь тогда уже была (и сейчас есть) замечательная Мария Галина, она больше фантаст, но и ужасы, и мистика в ее творчестве присутствуют. Это если только о женщинах в хорроре говорить. А сейчас и вовсе много новых имен появилось: Марьяна Романова, Дарья Бобылева. «Чертову дюжину» в этом году выиграла изумительная Ольга Рэйн – сразу с высокой планки вступила в жанр… Есть Виктория Колыхалова, очень жестко пишет, кроваво. В журнале у нас публикуется Юлия Саймоназари, исключительно интересный, многообещающий автор, на мой взгляд. Женщин-авторов вообще стало больше, а ужасы они любят не меньше, чем мужчины. Но да, есть определенная разница. Женщины все-таки, как правило, мягче. Больше склоняются к мистике… Хотя, вполне возможно, это временное явление. Просто женщины еще критической массы не набрали в этой сфере.
Виктор: Ориентируетесь ли вы при написании рассказа на какую-то гендерную или возрастную аудиторию или пишете просто для себя – а там кому понравится?
Мария: Я в принципе не умею подстраиваться, не гибкий характер по жизни. А уж писать для определенной аудитории – нет, таким мастерством я не владею.
Виктор: Вы возглавляете редакцию журнала «Редрам», единственного в Росси печатного альманаха ужасов. Какие перспективы, по вашему мнению, открывают на ниве хоррора издания такого рода и есть ли вероятность, что их количество в ближайшие годы станет увеличиваться?
Мария: Почему нет? Все возможно. У нас в журнале недавно было интервью с Адамом Невиллом. Нам всем кажется, что у западного хоррора дела обстоят куда лучше, чем у нас, тем не менее – проблемы и у нас, и у них схожие. Невилл тоже считает, что индии-издательства и такие «клубные» микротиражные журналы – это будущее литературы, и литературы ужасов в особенности. Мы живем в мире цифры, это многое меняет. Но люди, которые любят читать на бумаге, и люди, которые любят ужасы – будут всегда. А в нашем отечестве рост интереса к хоррору – причем во всех сферах: в литературе, в кино, в играх – совершенно определенно возрастает сейчас.
Виктор: Как вы думаете, с чем это связано?
Мария: Это закон увеличения количества. Чем больше книг или фильмов – тем сильнее сегментируются рынки продукции. Это ведь бизнес. Зрелые рынки начинают осваивать новые ниши, которые раньше были менее интересны.
Виктор: Чаще бывает, что издание сначала выходит в электронном виде, а затем становится печатным. Вы сразу сделали ставку на бумагу (хотя электронный вариант тоже доступен). Оправдала ли себя такая политика?
Мария: У нас все книжные издательства зарабатывают, в первую очередь, на продаже бумаги. Электронный рынок складывается мучительно, тяжело, и пока на нем властвуют пираты. С другой стороны, если бы мы искали в первую очередь выгоды, наверное, надо было бы начинать бизнес в сети. Для этого нужны серьезные вложения, а мы не миллионеры и даже не бизнесмены. Мы авторы. И делаем то, что умеем, что нам интересно. Нам по приколу делать журнал. И мы испытываем кайф от того, что у нас есть единомышленники - авторы, художники, дизайнеры и наши читатели.
Виктор: Много ли текстов присылается ежемесячно в редакцию на рассмотрение? Как происходит отбор? Какой примерно процент произведений его проходит?
Мария: Я, честно говоря, даже и не скажу – сколько конкретно, потому что я рассматриваю только то, что мне передают ребята, читающие нашу почту. Это первичный отбор. Отсеивают очевидно слабые тексты, определяют соответствие тематике… Потом уже я смотрю – наш текст или не наш. В альманах попадает многое.
Виктор: Отдаёте ли вы при рассмотрении предпочтение авторам, которые у вас уже публиковались? Или новички имеют равные шансы?
Мария: Наши авторы присылают мне тексты напрямую, так что в этом смысле – да, конечно, есть определенные привилегии. «Блат».)) Но если в почту придет интересный текст от новичка – мы будем этому только рады. Когда меня зовут в жюри конкурсов, я всегда соглашаюсь, пользуюсь моментом, чтобы отыскать для журнала что-то новенькое.
Виктор: И часто такие поиски увенчиваются успехом? Кто, например, попал к вам с подобных конкурсов? Оказалось ли сотрудничество плодотворным? Эти авторы стали вашими постоянными?
Мария: Да. Например, все в восторге от того, как работает молодой автор из Магадана – Богдан Гонтарь. Его рассказ "Возвращение" вошел в финал прошлогодней "Чертовой дюжины". На конкурсе этот текст выделялся, но, как водится, его поругивали. Попинывали. У нас вообще любят пинать на конкурсах. Как только я этот текст увидела, сразу отметила для себя, что это автор с исключительно сильным потенциалом – то есть такого уровня молодые авторы за мою редакторскую жизнь встречались всего раза три-четыре, не более. Я сразу связалась с организаторами, попросила контакты и написала Богдану. Сергея Буридамова я тоже выловила на «ЧД», Сергея Блинова – на «Квазаре». Тексты Алексея Провоторова я впервые прочитала на конкурсе сайта «Киммерия» – и сразу же взяла его рассказ в сборник «Темная сторона сети». Хотя сборник уже был практически готов к сдаче в типографию и все предпечатные работы были закончены. Еще один отличный автор, рассказ которого, надеюсь, будет опубликован у нас в альманахе – Евгений Шиков. Его я нашла на конкурсе Лаборатории Фантлаба.
Виктор: Имеет ли значение объём рассказов? Есть ли ограничения по поджанрам: сплаттер, слэшер, бодихоррор и так далее. Имеются ли у журнала предпочтения?
Мария: У нас изначально установка такая, что текст первичен. Если текст ОЧЕНЬ хороший – мы будем подстраивать под него альманах, а не впихивать автора в Прокрустово ложе объема или личных предпочтений редакции. Но есть технические ограничения. Например, мы хотим публиковать повести и романы. Но средний роман – не меньше 12-14 алок сейчас. А мы выходим 6 раз в год с объемом в половину этого числа. Вот с этим приходится считаться.
Виктор: Имеются ли у журнала табу? Что никогда не будет опубликовано в вашем издании и почему?
Мария: Графомания. Она никогда не будет опубликована в нашем альманахе. Бумаги жалко.
Виктор: Как вы думаете, почему писатели с удовольствием публикуются в вашем журнале, несмотря на малый тираж? Что привлекает их в «Редраме»?
Мария: Я думаю, определенная степень свободы и простоты. Мы «клубное» издание. Союз единомышленников. Авторы, читатели, издатели – все в одной лодке. Ну и необычность, наверное – мы ведь триедины в одном лице: бумага, звук, электронка.
Виктор: Спасибо. Удачи вам и вашему журналу.
