Строгий, лаконичный, безупречный дубовый стол, украшенный моноблоком Apple, песочными часами и письменным набором общей стоимостью в годовой оклад некоторых его подчинённых... Плазменная панель на стене, размером с ковёр, какой когда-то украшал стену его комнаты в родительском доме... И портрет Президента, не уступающей ей размером... Всё это Евгений Михайлович мог созерцать бесконечно, ведь это был его первый рабочий день на новом - и очень высоком - посту, и омрачить удовольствие от знакомства с положенными ему регалиями не могла даже пульсирующая похмельная боль в висках - наследие вчерашнего торжества по случаю назначения. Усевшись - или, скорее, нырнув - в огромное кресло, Евгений Михайлович закрыл глаза, и улыбнулся: сегодня его ожидало лишь несколько бумаг, которые нужно подписать - проект строительства развязки на набережной, прокладка скоростной автострады через парк Победы, и ещё какая-то ерунда... Скоро их принесёт длинноногая секретарша Лерочка - ещё один аксессуар для кабинета Большого Начальника - и, небрежно оставив на бумагах подписи, он сможет, наконец, расслабиться...
Внезапно нарастающий грохот рассеял окутавшую его, было, сладкую негу... Подобравшись, Евгений Михайлович выпрямился в кресле, и насторожился. Что это? Гроза? Взрывы на стройке? Пожар на армейских складах? А может, метеорит, как в Челябинске?
Ужасные звуки нарастали, как и головная боль, заполнившая голову без остатка, и грозившая разорвать череп. Застонав, Евгений Михайлович подошёл к окну, и отдёрнул штору, впустив внутрь бледный свет пасмурного дня.
И тогда с ужасом понял, что источник шума гораздо хуже, чем любой другой. Хуже, потому что он будет повторяться. Раз за разом, каждый день. Причём в часы пик немного чаще, чем обычно.
Грохочущим исчадием ада был древний чешский трамвай, ползущий по переулку, как, должно быть, ползал от сотворения мира. Ужасная, ржавая, неуклюжая громадина пробиралась среди забивших полдороги, и все тротуары машин, среди которых на спецпарковке поблескивал и его новенький Bentley Continental GT. Мысль о том, что будет, если проржавевшее насквозь чудище коснётся своим полусгнившим боком его автомобиля, вселяла в сердце страх.
Решение пришло быстро. Оно всегда приходит быстро, когда становишься Большим Человеком, думал Евгений Михайлович, вызывая Лерочку кнопкой на специальной панели в столешнице. Мгновение спустя дверь открылась, и по мраморному полу зацокали каблуки.
– Вызывали, Евгений Михайлович?
– Да, Лерочка, – держась за голову, ответил новый глава Департамента Транспорта. – Пожалуйста, организуй срочную подготовку проекта реконструкции этого... как его... Инженерного переулка...
Евгений Михайлович махнул рукой в сторону окна.
– С обязательным – ОБЯЗАТЕЛЬНЫМ – демонтажем трамвайной линии. Причину пусть сами придумают.
– Поняла, Евгений Михайлович. Что-нибудь ещё?
Оторвав взгляд от благородного рисунка древесины столешницы, глава Департамента Транспорта посмотрел красными глазами на секретаршу, и устало улыбнулся:
– Да. Пошли кого-нибудь в аптеку за Алка-зельцером.
Неделю спустя Евгений Михайлович смотрел в окно, как по улице ползёт ненавистный железный монстр, заставляя дрожать стёкла в рамах, и качаться люстры. На лице главного транспортника города расцвела улыбка: ещё несколько дней, и проклятой железяке конец. Больше никакого шума, никаких рельсов, никаких жалких людишек, пользующихся общественным транспортом... Где-то в глубине души он осознавал, что есть ещё одна причина для радости: он наконец-то мог отомстить той штуковине, которая когда-то возила его каждое утро в опостылевшее автодорожное ПТУ.
– Евгений Михайлович, к вам посетитель, – донёсся голос Лерочки из динамиков громкой связи.
– Кто такой?
– Говорит, что из депо имени Красина, по вопросу чрезвычайной важности.
– Трамвайного депо?
– Да, Евгений Михайлович, трамвайного.
Шеф Департамента Транспорта вздохнул: лень было общаться со всякой пылью. Но что поделаешь: работа есть работа.
– Впусти его.
Дверь открылась, и в кабинет вошёл именно тот, кого Евгений Михайлович ожидал увидеть. Поджарый мужичок с короткими седыми волосами, в клетчатой рубашке, заправленной в брюки, и с руками столь мозолистыми, будто он их использовал вместо лома при переключении стрелок.
– Добрый день, – тихо сказал мужчина, направляясь к столу. Евгений Михайлович кивнул. – Я по поводу ликвидации трамвая на Инженерном.
– И что с ней, с ликвидацией?
– Её нужно отменить.
Главный Начальник городского транспорта вновь вздохнул: он знал, что кто-то подобный рано или поздно заявится. Хорошо ещё, что все эти молодые активисты, насмотревшиеся в интернете на европейский транспорт, пока не пронюхали о планах насчет переулка, и не устроили истерику. Помешать ему они не могли, но вони обычно поднимали много. А подобных старпёров он, ещё будучи замом Главного, щёлкал, как семечки. Глубоко вдохнув, Евгений Михайлович начал давно заготовленную речь.
– Послушайте... Во первых, решение уже принято. Были общественные слушания, и так далее. Жители всё одобрили.
Евгений Михайлович даже не совсем врал: согнанные на слушания бюджетники действительно в едином, слегка скоординированном "сверху" порыве, проголосовали за отправку трамвая на тот свет.
– Но дело даже не в этом... Дело в том, что мы просто не можем себе позволить трамвай. Знаю, вы сейчас начнёте мне рассказывать, как в Европе строят трамвайные линии, и убирают с улиц машины... Но мы не там, мы здесь. А здесь у нас просто нет на него средств. Нужны огромные деньги на модернизацию, а в нынешнем виде линия просто не может существовать по соображениям безопасности.
Человек с мозолистыми руками молчал, и смотрел на него. Евгению Михайловичу стало неуютно под этим взглядом - обычно всякие там бюджетные крысы раболепно разглядывали пол под ногами, а не смотрели в глаза - и он уже готов был как-то продолжить своё столь логичное и обоснованное объяснение ситуации, когда гость, наконец, заговорил.
– Меня всё это не интересует. Линию снимать нельзя.
Евгений Михайлович смотрел на него с открытым ртом. "Интересно, – думал он, – Этот старый хрыч очень наглый, или очень тупой? Пора бы отправить его на пенсию..."
– Но дело здесь не в транспорте, – добавил седовласый гость.
– А в чём же тогда? – машинально спросил Евгений Михайлович. Беседа начинала утомлять его: они с женой собирались прокатиться по бутикам, а этот придурок его задерживал. Пора гнать его отсюда в шею...
– Боюсь, что вы не поверите, – сказал человек из депо, и, практически без паузы, начал свой рассказ.
– Известно ли вам, с чего началась история этого переулка?
– Нет, и, честно говоря, мне... – начал Евгений Михайлович.
– С крови, – продолжал седовласый человек, не обращая, казалось, ровным счётом никакого внимания на собеседника. – До Крещения Руси здесь находилось языческое капище, и приносили в жертву людей какому-то подземному божеству. Это, знаете ли, установленный археологами факт.
– Если вы намекаете на необходимость археологической экспертизы перед реконструкцией, то всё уже...
– Ни на что я не намекаю. Так вот, после Крещения капище разорили, но место это очень долго оставалось незастроенным. Даже когда вокруг уже вырос город, здесь по-прежнему шелестели листья на деревьях, а по ночам, в темноте, бродило нечто, вынуждавшее зазевавшихся прохожих обходить это место стороной.
– Так, стоп. Какое всё это отношение... – пытался сопротивляться Евгений Михайлович.
– Самое прямое, – ответил седовласый, причём в голосе его на секунду будто звякнула сталь. – Слушайте, и не перебивайте. Итак, в конце девятнадцатого века город дополз и сюда, и тогда появился Инженерный – а в ту пору Александровский – переулок. Впрочем, дурная слава будто преследовала это место, и оно сразу стало одной из многочисленных городских клоак, где в кабаках и публичных домах бурлила жизнь городского дна. Впрочем, даже среди маргинальных слоёв городских жителей переулок, и близлежащие кварталы, пользовались дурной славой. Говорили, что здесь пропадают люди. Поговаривали о растерзанных телах, которые то и дело находили в сточных канавах, и тёмных углах грязных подворотен. Полиция, естественно, брезговала даже появляться в этих местах, не говоря уже о расследовании исчезновений и убийств всевозможных отбросов. Кто, или что бы не убивало этих убогих, городские власти были, возможно, даже рады. Так продолжалось довольно долго: люди продолжали загадочно умирать, а слухи продолжали обрастать подробностями: мол, убивают их некие твари, живущие под землёй. Те, кому язычники приносили кровавые жертвы, и кто и сейчас желает крови. Время шло, и казалось, кровь так и будет литься в Александровском переулке, пока не произошло знаете что?
– Что? – вежливо улыбаясь, спросил Евгений Михайлович, чья рука медленно ползла к кнопке вызова охраны. Нервировать визитёра ему совершенно не хотелось.
– В тысяча восемьсот девяносто первом году по переулку проложили линию конки. Знаете, что такое конка?
– Нет.
– Это трамвай на конной тяге. Впоследствии его заменили электрическим. Как только по переулку загрохотали вагоны, загадочные и кровавые нападения прекратились. Некоторые исследователи феномена Александровского переулка полагают, что нашли тому объяснение. Возможно, вибрация заставляет подземных существ, кем или чем бы они ни были, пребывать в состоянии спячки, или чего-то подобного. Эта теория подтверждается упоминаниями в летописях своеобразных церковных обрядов, проводившихся здесь сразу после принятия христианства, с целью изгнания сил зла из осквернённого язычниками места. Тогда священники били в колокола, предварительно поставив их на землю.
– Охрана, зайдите ко мне, пожалуйста, – быстро сказал Евгений Михайлович, надавив на кнопку, а затем вновь уставился с глуповатой улыбочкой на своего безумного посетителя, надеясь, что тот не выхватит топор, и не набросится на него до появления охранников. Пожалуй, из соображений безопасности даже стоило поддержать разговор.
– Постойте, вы что же, хотите сказать, что этот бред... То есть, эта история... Вот так и закончилась? Но позвольте... Неужели трамваи ходили здесь каждый день с конца девятнадцатого века? Без перерывов?
– Ну что вы... Перерывы, конечно, случались, – кивнул гость из депо – или, как теперь казалось Евгению Михайловичу, из дурдома – Всего два. Первый – в годы Гражданской Войны. Трамвай по переулку прекратил ходить в самом конце войны, в тысяча девятьсот двадцатом, когда город захватили поляки. То, что произошло в последствии, на них, собственно, и "повесили". А именно – около трёх десятков трупов, растерзанных и изуродованных до неузнаваемости, обнаруженных на утро после первой ночи без трамваев. Тогда в окрестных зданиях было не слишком много людей – сильно разрушенные во время бесконечных штурмов города противоборствующими силами, они почти опустели. Возможно, в противном случае жертв было бы гораздо больше. А эти тридцать несчастных не слишком выбивались из общей статистики тех грозных лет. Так или иначе, таинственные убийства возобновились, и продолжались вплоть до восстановления движения.
– А второй? – спросил Евгений Михайлович, нервно поглядывая на дверь.
– Что второй?
– Второй перерыв в движении?
– Ах да. Второй перерыв случился в сорок третьем, как раз перед освобождением города от фашистов.
– И что же случилось тогда?
Седовласый мужчина посмотрел на Евгения Михайловича очень пристально: так, что тот вжался в стул, потеряв всякую надежду на скорое прибытие спасительной охраны.
– Тогда в этом районе располагалось еврейское гетто. Убийство более чем трёхсот его обитателей является одним из множества известных злодеяний фашизма. Единственное, о чём не упоминают в хрониках, так это гибель карательного отряда оккупантов, посланного, чтобы расправиться с обитателями гетто. Как и жертвы, палачи были обнаружены при освобождении города. Все они были мертвы, а тела - страшно обезображены. Немногочисленные источники, упоминающие подробности этого события, списали всё на возможное восстание пленников гетто, а также на массовые случаи каннибализма среди жителей осажденного города.
Дверь открылась, в кабинет вошли охранники, и Евгений Михайлович, выдохнув, буквально растёкся по своему шикарному креслу.
– Вызывали, Евгений Михайлович? – спросил один из охранников, со смешными усиками.
– Так точно. Пожалуйста, проводите этого человек подальше отсюда. Можете даже вызвать ему такси. Или скорую в психушку.
Осмелевший Начальник Городского Транспорта посмотрел на того, кто только что разрушал ему психику каким-то невменяемым бредом, ожидая увидеть хоть намёк на страх в его глазах... но увидел лишь безразличие. Более того: седовласый наглец улыбался! Когда охранники подошли к нему, и собрались взять под руки, он покорно встал, и последовал за ними к двери. Лишь когда та открылась, он на мгновение задержался, и, оглянувшись, бросил:
– Задумайтесь над тем, что я вам сказал. Время ещё есть.
Как только дверь захлопнулась, Евгений Михайлович выдохнул, положив на стол вспотевшие ладони. Сколько же по земле бродит психов... Чёрт, а вдруг он и правда работает в трамвайном депо? Небось, совсем рехнулся от всякой дряни, которую хлещут люди его уровня... Нужно будет принять меры...
Взгляд упал на часы Vacheron Constantin, украшавшие пухлую начальничью руку. Уже час дня, а он до сих пор торчит здесь! Алла, должно быть, уже набрала вагон платьев в "Променаде". Пора и ему прошвырнуться по бутикам. А потом – в ресторан...
Неделю спустя Евгений Михайлович забрёл на работу поздно вечером, забыв там какие-то важные бумаги, суть которых он и сам не до конца понимал, но которые ждали его подписей... Это была первая ночь без трамваев, после целого дня без этих грохочущих гробов... Раньше даже по ночам ползали какие-то технические катафалки, пугая бродяг и дворовых кошек... А сейчас лишь шелест дождя нарушал ночную тишь. Евгений Михайлович подошёл к окну, и смотрел, как оранжевый свет фонарей растекается в потоках дождя, и искрится на пока ещё не снятых, но уже обречённых рельсах... По улице брела какая-то припозднившаяся парочка, то и дело останавливаясь, и целуясь под дождём...
Он не сразу заметил тени, выбирающиеся из-под канализационных люков, из ливнестоков и полуподвальных окон.... Скользкие, неуловимые черные пятна, похожие на пауков, быстро перебирающих лапами, ползущих по стенам и мостовой... Он не поверил своим глазам, когда парочка внизу скрылась под множеством чёрных клякс... Даже услышав вопли, и заметив кровавые брызги в потоках грязной воды, бегущей по брусчатке, он не желал верить... Как не желал верить, когда тени принялись разбивать стёкла, и проникать в спящие квартиры, откуда вскоре послышались крики, и вот уже кричал весь квартал... Он не верил, не желал верить...
Но когда чёрная, скользкая лапа со скрежетом оцарапала стекло перед ним, а за дверью послышался злобный рык, Евгений Михайлович наконец-то поверил.