Проклятая старая ведьма! Когда же ты наконец сдохнешь?! Господи, ну что я такого сделал?! За что мне все это?! За что Ты меня так караешь? Впрочем, какая, к черту, разница - Тебя ведь все равно нет! А был бы, то не допустил бы такого...
Парадоксально, но ведь когда-то это было моей бабушкой! Милой старушкой, нежно любящей своего единственного внука, то есть меня. И кто бы мог подумать... страшная штука - маразм. Началось все с того, что мы с отцом перевезли ее к себе после пожара, в результате которого бабкина изба перестала существовать. Зря мы это сделали. Если по уму, так следовало отправить ее в дом престарелых. Пока она жила одна, она, видимо, держала себя в руках, оставаясь в здравом уме и доброй памяти, а когда почувствовала заботу - тут-то и расслабилась... Не прошло и пары месяцев, как она начала капризничать по любому поводу, пускать слезу, обижаться по пустякам. Сначала конфликтовала с женой, потом на полном серьезе принялась ругаться с моей трехлетней дочерью. Недаром говорят: что старый, что малый - все едино. А потом эта старая стерва навбивала гвоздей в полированные дверцы шкафов, потому что ей, видите ли, не на что повешать ее макраме! И гвозди-то здоровые - сотка, не меньше! - поражаюсь, откуда силы взялись! И пошло - поехало...
Два года мы ее еще кое-как терпели, но теперь, когда она начала гадить в штаны, жить с ней под одной крышей стало просто невыносимо! Знаете, каково это - каждый день (да не по разу!) стирать панталоны, обосранные полоумной старухой?! И не дай вам бог узнать!
Короче, как ни кощунственно это звучит, мы с отцом (ее родным сыном, между прочим) стали с нетерпением ждать, когда же к нашей старухе придет другая (та, что с косой). Увы! Несмотря на то, что на том свете ей давно уж прогулы ставят, моя "любимая" бабушка даже и не думает помирать. Более того, я думаю, что она представляет из себя некий природный феномен, уникум. Дело в том, что год назад она за каким-то чертом полезла на табурет, упала и сломала ногу в бедре. Это обстоятельство нас, конечно, не обрадовало, но и не огорчило особо. Сами понимаете, в таком возрасте переломы обычно уже не срастаются, и мы надеялись, что карга благополучно пролежит в постели до самой своей кончины, не ползая по квартире и не мозоля нам глаза. Тем более, что стирать обгаженные простыни нам было не привыкать. И что бы вы думали?! Сломанная кость срослась быстрее, чем у молодой! В девяносто два года!
А недавно ее хватил инфаркт. Положили ее в кардиологию, в палату к еще трем таким же полоумным, страдающим недержанием, старухам. Ну, тут-то я по-настоящему обрадовался. Редко кто переживает инфаркт в ее-то годы. Каждые два часа я интересовался у врача, мол, как там она? Тот, бедный, наверное, умилился: до чего заботливый внук! Увы! В конце концов, все вышло как в том анекдоте про тещу: "Ну, как она, доктор?" - "Крепитесь! Новости неутешительные - идет на поправку". А тут как назло наш чертов водоканал перекрыл больнице воду, и всех больных досрочно выписали. Ну, не всех, конечно, а только тех, кто либо явно шел на поправку, либо совсем уж безнадежных. Моя "дорогая" бабуля, естественно, относилась к первой категории. Две недели, пока она валялась на больничной койке, мы жили как в раю, и вот, с сегодняшнего дня все по-новой - и обдристанные панталоны, и безумное брюзжание старой карги.... На такси полсотни потратить пришлось, чтоб ее из больницы забрать. И ведь еще сопротивлялась,
гадина, когда я ее в машину усаживал! Будь моя воля, я б ее там и бросил, посреди улицы - пускай валит на все четыре стороны. Но отец... Все-таки эта старая стерва ему мать родная. Самое обидное, что отец в командировке уже десять дней и неизвестно когда приедет, жена с дочерью уже месяц живут в деревне у тещи. Бросили меня. Оставили один на один с бабкой.
Лежит вон, на своем диване - дрыхнет, сволочь. И храпит на всю квартиру. Что-то я раньше за ней храпа не замечал, это она после инфаркта начала. Взять бы сейчас да и удавить ее, пока спит! Надеть бельевую прищепку на нос и... Черт, а ведь это мысль! Нет, без шуток. Ведь это элементарно - подойти и перекрыть ей кислород, пока она спит. Кто будет разбираться в истинных причинах смерти?! Сдохла и сдохла, туда ей и дорога! Правда, сейчас у меня на это, пожалуй, духа не хватит. Да и нельзя такие вещи спонтанно делать. Тут основательная подготовка нужна, а то проколешься в чем-нибудь, как Родион Романыч...
*
«Сегодня я, кажется, морально допрел. Что ж, всех вернувшихся будет ждать приятный сюрприз...»
С этими мыслями Станислав Писарчук прокрался в комнату бабки. Как и предполагалось, старуха безмятежно спала в своем кресле перед включенным телевизором. Телевизор она смотрела без звука, потому что была совсем глухой. "Ишь, какие рулады носом выводит!" - отметил Писарчук. - "Здорово же она изменилась за последнее время - совсем на себя непохожа стала. Вот что старость с людьми делает! Ну, теперь ей недолго осталось! Вот сейчас я соберусь с духом и...". Станислав замер. Ч-черт! Не так-то это было просто: взять и лишить человека жизни, даже если человек этот - ничтожная сумасшедшая старушонка, отравляющая жизнь целой семье.
Время шло, бабка безмятежно храпела, а Писарчук по-прежнему в нерешительности стоял возле нее. В голове навязчиво вертелось: "Убийца! Убийца! Убийца!", и это ему совсем не нравилось. Конечно, вряд ли кто-то заподозрит, что старуха умерла не своей смертью, но ведь бывает всякое, а идти на зону за предумышленное убийство Писарчуку вовсе как не хотелось! Поэтому необходимо было все еще раз взвесить, причем, взвесить весьма обстоятельно. "Итак, я перекрываю бабке кислород, она мирно уходит с этого света на тот, а я спустя пару часов набираю 03 и заявляю, что никак не могу разбудить свою любимую бабушку, - размышлял Станислав. - Приезжает скорая, старуху увозят в морг, и там патологоанатом определяет, что причиной смерти послужила асфиксия... Вопрос: как могла задохнуться старушка? Стоп! А с чего я взял, что ее кто-то куда-то повезет?! Кому она на хрен нужна?! Врачи просто констатируют смерть и все. Все! Никакого состава преступления. Никакого мотива. Все чисто!"
Воодушевившись собственными логическими построениями, Писарчук смело занес ладонь над старухиным лицом, но в этот момент бабка сонно завозилась, и половина его решительности враз улетучилась. Стас замер с вытянутой рукой и стоял так несколько минут, не смея даже шелохнуться. Вскоре пространство комнаты вновь наполнил бабкин храп, а Писарчук принялся нервно ходить кругами по комнате, пытаясь вернуть утраченную твердость духа. Кроме того, он пытался понять, что именно не дает ему совершить задуманное.
Совесть? Бред собачий! Какая, к черту, совесть?! Было бы кого жалеть! Было бы чего стыдится! Бог? Вот уж в кого Стас отродясь не верил, так это в бога. Он попробовал рассуждать логически. Что у нас на весах? На одной чаше - жизнь никчемной, выжившей из ума старушонки, давно уже переставшей существовать как личность, а на другой - нормальная жизнь молодой семьи. Что важнее?! Вопрос риторический. Ч-черт! Раскольников так же вот рассуждал, а в итоге... Федор Михалыч упрямо лез в писарчукову башку со своей моралью. Надо было действовать! Действовать!
Станислав перестал нарезать круги по комнате и вновь подошел к бабкиному креслу. Ну! Ну? Нет, не мог он вот так вот, запросто, взять и перекрыть старухе кислород! Нужен был какой-то внешний толчок, что-то, что подпихнуло бы к осуществлению задуманного.
В этот самый момент доселе безмятежно храпевшая старуха вдруг завозилась, не просыпаясь, и издала характерный звук, обычно сопровождающий акт дефекации. Вслед за этим на Писарчука накатила волна невыносимого зловония.
ОПЯТЬ ОБГАДИЛАСЬ, ВЕДЬМА СТАРАЯ!!! Кроваво-красная пелена пала на глаза Писарчуку. Вне себя от дикой ненависти он одним прыжком подскочил к старухе, залепил ей ладонью рот, а большим и указательным пальцами сдавил нос. Сдохни, ведьма, сдохни! Стас ожидал отчаянной борьбы за жизнь, но старая карга отошла в мир иной на удивление тихо и быстро. Она только вся как-то напряглась и на мгновенье открыла глаза, в которых впервые за последние два года мелькнуло нечто более-менее осмысленное. Во всяком случае, так показалось Станиславу. В следующий миг ее глаза вновь закрылись, и теперь уже навсегда.
Стас отнял руку от лица той, что когда-то была его бабушкой, и судорожно вздохнул. Дело было сделано. Ничего уже не исправишь.
Немного отдышавшись и приведя в порядок сердцебиение, Писарчук взял безвольно висящую бабкину руку в свою, чтобы еще раз удостовериться в ее смерти, и вдруг обратил внимание на отчетливые синие пятна на старухином носу. Форма пятен и их расположение не оставляли ни малейшего сомнения: это были следы его пальцев...
Вот дерьмо, а?! Казалось бы, все предусмотрел, ан нет! И, главное, отпечатки-то такие, что ни с чем не перепутаешь.... Что ж теперь делать-то?
Стас принялся растирать бабке нос, но через минуту отказался от этого занятия: от растираний следы его злодеяния не только не исчезли, но, напротив, еще больше потемнели, став почти черными. Мистика какая-то! В один момент ему даже показалось, что мертвая старуха мстительно ухмыляется: дескать, что, съел?!
Но это была лишь игра воображения.
Писарчук вновь забегал по комнате кругами. Состояние его было близко к панике, ибо он совершенно не представлял, как будет объяснять (врачам, отцу, жене) наличие странных пятен. Тысячи идей одновременно вертелись в воспаленном писарчуковском мозгу, но ни одна из них не выдерживала ни малейшей критики.
Решение проблемы, которое наконец-то пришло Станиславу в голову, было несколько неожиданным: нужно уничтожить улики... вместе с носом! Черт возьми, что может быть проще - заставить кота отгрызть бабке нос!
- Барсик! Барсик! - позвал Стас, намазав кончик бабкиного носа сметаной. - Кушай, Барсик, кушай!
Кот взгромоздился старухе на грудь, неторопливо слизал сметану и преспокойно
удалился.
- Вот тварь непонятливая! - в сердцах воскликнул Писарчук. - Трудно тебе было нос-то погрызть? Ну хоть чуть-чуть?
Впрочем, что еще можно ожидать от старого зажравшегося кота, к тому же кастрированного еще в раннем детстве?! Стас пожалел, что у него нет ручной крысы! По его мнению, крыса запросто могла отъесть кусочек человеческого тела, особенно, если ее не кормить пару деньков. Можно было бы сказать, что он забыл покормить крысу, а потом выпустил ее побегать по комнате, а тут, как назло, бабка померла, ну и... Но крысы у Стаса не было...
Ответ нашелся тут же: нужно отгрызть нос бабке нос самому, а потом спереть на кота, благо, что он - создание бессловесное.
Сначала Писарчук тщательно вытер бабкин нос от остатков сметаны и кошачьей слюны. Потом выдохнул, зажмурился и взялся за дело. Поначалу проклятый нос никак не поддавался, но потом Стас принялся сильнее сжимать челюсти, и вскоре услышал отвратительный хруст хрящей. Изрядный кусок старухиного носа находился теперь у Станислава во рту. Отгрызенное было слегка солоноватым на вкус. Осознав это, Писарчук тут же выплюнул омерзительный кусок бабкиной плоти прямо на пол и побежал в ванную, опасаясь, что его вот-вот вырвет.
Нет, не стошнило. Прополоскав рот и немного придя в себя, Стас вернулся в комнату. Лишившись важной части лица, мертвая карга выглядела теперь совсем безобразно, так что лишний раз смотреть в ее сторону ему не хотелось. Откушенный кусок валялся тут же, на полу, и был тщательно обнюхиваем Барсиком (хорошо бы кот его все-таки съел!). Картина была несколько гротескная и даже сюрреалистическая, но зато теперь Писарчук мог быть совершенно спокоен, ибо вместе с носом исчезли и компрометирующие его следы пальцев, а значит, никто не мог доказать его непосредственную вину в смерти "драгоценной старушки".
Так, теперь следовало продумать свои дальнейшие действия. Хотя и думать-то особо было не над чем. "Я выжидаю час или два, потом набираю номер скорой и сообщаю, что моя горячо любимая бабуля уснула в своем кресле, а недавно я обнаружил, что она не дышит, и что кот отъел у нее кончик носа. Проще простого!" - удовлетворенно подумал Стас.
Надо, однако, заметить, что несмотря на кажущуюся безукоризненность придуманного им плана, нервы были на взводе. Поэтому нет ничего удивительного, что Писарчук буквально подпрыгнул на месте, когда неожиданно под самым ухом зазвонил телефон.
- Алло?
- Алло? Это квартира Писарчуков? - женский голос.
- Да, - ответил Стас. - А кто спрашивает?
- Это вам из третьей горбольницы звонят. Скажите, Мелентьева Александра Тимофеевна у вас?
- Нет, у нас такой не проживает. Вы ошиблись номером.
- Извините… А это квартира Писарчуков?
- Да.
- Хорошо. Тогда скажите, Писарчук Евдокия Степановна вам кем приходится?
Услышав имя родной бабушки, только что благополучно отправленной им в лучший мир, Писарчук сразу заподозрил неладное и, почувствовав неприятный холодок в груди, опасливо покосился на покойницу.
- Бабушкой, - ответил он и в свою очередь спросил. - А что?
- Не могли бы вы в ближайшее время подъехать и забрать ее? Видите ли, у нас проблемы с водоснабжением, и мы...
- Знаю, - перебил Стас. - Я не могу понять, чего вы от меня хотите?
- Мы хотим, чтобы вы забрали у нас свою бабушку! - в голосе невидимой собеседницы Станислава послышались легкие нотки раздражения. - Просто у нас произошла небольшая путаница с документами, и позавчера мы выдали вам вместо вашей бабушки другую пациентку!
При этих словах Писарчук ослеп, оглох и онемел.
- Послушайте, - сказала невидимая собеседница после некоторой паузы. - Я что-то недопонимаю: вы что, не могли отличить чужую старуху от своей родной бабушки?
Стас безмолвствовал. Рука, держащая телефонную трубку, бессильно опустилась и повисла как плеть. Взор его остановился на одной точке и затуманился. Весь окружающий мир временно перестал существовать. В довершение всего со стороны входной двери донесся звук ключа, проворачиваемого в замочной скважине...
*
Когда Писарчук-старший вошел в квартиру, его взору предстало жутковатое зрелище. В любимом кресле его матери лежала незнакомая мертвая старуха, у которой к тому же отсутствовал нос. Вышеозначенный кусок, впрочем, находился тут же, на полу. Возле откушенного носа сидел кот Барсик; который обнюхивал незнакомый ему предмет с выражением величайшего любопытства на морде. Картину довершал родной сын Писарчука-старшего, Писарчук-младший, неподвижно стоящий с телефонной трубкой в руке. Судя по выражению его выпученных глаз и дебильно приоткрытому рту, он пребывал в состоянии полнейшей прострации.
2002