Эйбл Тил
1. Ролики для перемещения
тяжелых грузов
2. Патентованная отвертка № 3
3. Рычаг-вилка
4. Четыре фунта гипса
5. Портландский цемент
6. Начать в 23 часа
7. Электрический фонарь
с красным и желтым стеклами
8. Резиновые перчатки
9. Формалин
Сайлас Хэмблетт
1. Гроб из толстых дубовых досок
2. Крышка гроба на восьми винтах и
двух пластинчатых пружинах
3. Склеп: закрыт боковой плитой,
закрепленной гипсом
4. Восход Луны: 2 часа 15 минут
Барометр: переменно
Облачность: вероятно, плотная
5. Ночной сторож:
последний обход в 21 час 15 минут
6. Скончался от рака желудка:
быстрое разложение
В этой калькуляции роль мертвеца выпала на долю Сайласа Хэмблетта, ну а живого – досталась мне, Эйблу Тилу. И поскольку я не лишен юмора, то могу добавить, что Сайлас Хэмблетт – это золотой рудник, а Эйбл Тил – старатель. Ладно, ладно, немного терпения – и вы все поймете.
Каждый раз, перед тем как взяться за дело, я составляю подобный список. В этом я строго следую советам профессора Уайлера, преподававшего мне методологию в Кембриджском университете в то времена, когда я готовился стать учителем.
Разумеется, тогда речь шла о совсем других материях. Не терять времени, свести вероятность воздействия неблагоприятных факторов к строжайшему минимуму – вот, в чем суть теории Уайлера. Именно этой теории, которая кажется мне превосходной, я обязан успехом моих операций и своей безопасностью.
Я очень внимательно слежу за появляющимися в газетах некрологами; под тем или иным благовидным предлогами (это разумеется само собой) я установил связи в наиболее шикарных клиниках города, и я знаю имена всех больных, готовящихся покинуть наш мир.
То же самое я могу сказать и про платные отделения в главных госпиталях – Вестминстерском, на Броуд Санктуари, Ройял Фри на Грей Инн Роуд и Кингз-Колледж на Португал-стрит.
Я нахожусь в курсе всего, что происходит в наиболее престижных зубоврачебных кабинетах столицы; что же касается разных кладбищ, то... что ж, у них нет от меня секретов.
Вы спрашиваете, к чему все это? Клянусь Юпитером, я, наверное, должен был сказать это с самого начала, но, честно говоря, я просто забыл.
Я снимаю с усопших их золотые зубы и полагаю, что не могу сколь-нибудь существенно оскорбить этим Господа. Ведь покойники не пользуются своими искусственными зубами, будь они из золота или из пластмассы, впрочем, как и теми, что дала им наша добрая природа-мать.
Сайлас Хэмблетт похоронен на кладбище в Бромптоне. Он скончался в клинике доктора Мардена и унес с собой в свое последнее пристанище полный комплект золотых зубов.
Могила Хэмблетта находится в западной зоне кладбища, среди лиственниц и каких-то карликовых хвойных деревьев. Поблизости проходит кладбищенская ограда, что должно облегчить мне работу.
Не успеет взойти луна, как я покину некрополь с несколькими унциями золота пробой восемнадцать каратов в кармане.
Эти могилы богачей, похожие на мавзолеи, благоприятствуют тому, что мне требуется от них: достаточно убрать лопатой несколько кубических футов земли, чтобы добраться до вертикальной плиты, служащей входной дверью для обитателей склепов.
Вы только не думайте, что я хочу проинструктировать вас, как нужно грабить могилы.
В Англии, на приобретенных в бессрочное пользование участках, камеры, в которые помещают гроб с телом усопшего, редко находятся ниже уровня земли. Их обычно закрывают с помощью нескольких кирпичей на гипсовом растворе, прежде чем закрыть всю гробницу путем установки вертикальной плиты.
Пока гипс недостаточно затвердел, можно без труда вынуть и возвратить на место кирпичи; самое сложное в этой процедуре – извлечь гроб.
Я добиваюсь этого без особых затруднений благодаря специальному приспособлению. Изобрел это устройство не я; оно основано на аналогии с одним механизмом, получившим поощрительную премию на проходившем недавно в Париже техническом конкурсе.
Это всего лишь два небольших ролика, приводимых в движение рукояткой, и металлический клюв, который загоняют под гроб. После этого – несколько поворотов рукоятки и гроб послушно выкатывается к вам, а после вращения рукоятки в противоположную сторону так же легко возвращается на прежнее место.
Патентованная отвертка №3 позволяет отвинтить восемь специальных винтов за четыре минуты; чтобы поставить их на место требуется всего две минуты.
Свинцовый лист толщиной четыре миллиметра разрезается одним движением руки – в нем достаточно вырезать квадрат со стороной десять сантиметров на уровне рта покойника. Все остальное – детская забава.
Таким образом я обеспечиваю себе безбедное существование – благодаря Смерти и в компании с ней. Мне остается сказать совсем немного, чтобы окончательно убедить вас, что из нас получилась весьма неплохая парочка.
Я не утверждаю, что время от времени она не пытается выставить меня ослом, как это было, например в случае с преставившимся Троттери. Сначала я пролил немало пота, извлекая винты, загнанные в дерево вкривь и вкось; потом я сломал свое лучшее лезвие, по-видимому, из-за того, что свинец был смешан с сурьмой. Когда наконец все это осталось позади и я добрался до искусственных челюстей трупа, то с болью в душе обнаружил, что они были сделаны из черт знает какого суррогата золота и за них нельзя было получить даже ломаного гроша.
Пусть чума поразит скупердяев, ухитряющихся так подло обмануть вас даже после своей кончины!
Но Смерть, моя кумушка, тут же поспешила исправить причиненное мне зло.
Леди Боллингем отправилась почивать вечным сном на кладбище, расположенное поблизости от Гровса, с шестнадцатью золотыми зубами во рту, из которого за все время ее жизни на окружающих выплеснулось столько яда и желчи.
Когда я уже готовился начать резать свинцовый лист, то увидел, что имею дело не со свинцом, а с цинком. В итоге операция должна была занять гораздо больше времени, чем я рассчитывал, потому что в подобном случае необходимо использовать паяльную лампу.
Эта работа всегда вызывала у меня тошноту, потому что, как ни старайся, невозможно избежать того, чтобы пламя не касалось трупа; а когда покойник начинает поджариваться, то появляется такой аромат…
Короче говоря, мне пришлось немного поджарить то, что недавно было леди Боллингем; к счастью, мои труды были вознаграждены сторицей, когда я извлек из ее бренных останков отличные золотые зубы.
Я уже собирался приступать к заключительной процедуре, как вдруг что-то блеснуло в свете моего электрического фонаря. Клянусь Юпитером! Благородная мегера заставила родственников похоронить себя с любимым бриллиантовым ожерельем! Я тут же сказал себе, что вряд ли она ограничилась только одним ожерельем, и снова разжег весело ворчавшее пламя паяльной лампы. И я не ошибся, потому что четыре тяжелых кольца с бриллиантами украшали костлявые пальцы моей леди; кроме того, я освободил ее запястья от двух браслетов, сверкавших огромными изумрудами. В результате этих работ аппетит у меня был потерян, по меньшей мере, на неделю, но выручка от ночной операции составила двадцать тысяч франков, что послужило надежной основой для моего будущего благосостояния.
Я расстался без сожалений со своей унылой комнаткой и снял небольшой, но очень уютный домик на Бэри-сквер, а заодно приобрел и маленький автомобильчик марки «Моррис».
Эта машина впоследствии оказала мне неоценимые услуги во время моих ночных экспедиций, несмотря на то, что я всегда оставлял ее достаточно далеко от арены моей деятельности, предпочтительно перед каким-нибудь ночным клубом или дансингом.
Вскоре мне потребовалась домработница – эта профессия в наши дни становится все более и более редкой как в Лондоне, так и вообще во всей Англии. Однако удача улыбнулась мне в лице мисс Маргарет Блокстон. Это была крупная костлявая женщина с угрюмым, неприветливым лицом. У нее были сложности с устройством на работу из-за кратковременного пребывания на содержании у правительства в Пентонвилле и Скраббзе. Она искренне благословила меня, когда я согласился взять ее на работу, и у меня впоследствии было достаточно оснований радоваться принятому мной решению.
У нее не было ни подруг, ни знакомых; она никогда не выходила в город, разве что за покупками, которые делала очень быстро, буквально галопом проносясь по продуктовым лавкам. Спать она укладывалась в восемь часов вечера. Готовила она довольно сносно, разговаривать не любила и интересовалась исключительно своей работой. Единственное, в чем ее можно было упрекнуть, так это то, что она носила не снимая невероятно чудовищную шляпу фирмы «Гринвей», которую раздобыла, наверное, на помойке; мне не очень нравилось и ее пристрастие к грязным передникам. Но, так или иначе, подобное сокровище вполне меня устраивало.
Известно, что драгоценности и цветы – родные сестры, если верить поэтам, так что теперь я хочу перейти к одному цветку.
Этот цветок звали Рут Конклин.
Она проживала вместе со своей сестрой, мисс Эльзой, на Бэри-сквер, в нескольких шагах от меня.
Познакомился я с ней при обстоятельствах, показавшихся мне довольно романтичными.
Обе дамы возвращались домой после посещения мясной лавки, что на Блум-стрит, как вдруг один из этих громадных бродячих псов, так часто отравляющих жизнь горожан, решил силой проверить содержимое из продовольственной корзинки. Я тут же поспешил на помощь и основательно погладил пса по спине своим зонтиком с увесистой рукояткой. Пес умчался на поиски более легкой добычи, а я обратился к дамам с приветствием, представившись при этом:
- Эйбл Грегори Тил, эсквайр.
- Мисс Эльза Конклин... мисс Рут, моя сестра.
Шел мелкий ледяной дождь, и я предложил дамам укрыться под моим зонтиком.
- Вы мужественный человек, мистер Тил, - сказала мисс Эльза. – Этот страшный пес мог укусить вас.
- Он мог просто сожрать вас, - добавила, содрогнувшись, Рут, попытавшись при этом улыбнуться.
Улыбка красивой женщины обычно открывает взгляду жемчужные зубки, но улыбка мисс Рут ослепила меня блеском золота.
«Какие прекрасные золотые зубы», - подумал я.
И, поскольку дело – прежде всего, я тут же сказал себе, что мисс Рут хотя и красива, но очень бледна, что может быть признаком туберкулеза…
- Мистер Тил, - продолжала мисс Эльза, - я подозреваю, что ваши нервы испытали сильный шок во время этой схватки. Кроме того, на улице очень холодно, да и дождь все время усиливается. Не желаете ли вы отведать нашего грога с ромом?
После того как в этот день я выпил небольшими глотками чашку отличного грога, уютно усевшись в мягком кресле посреди небольшой гостиной, выглядевшей неплохо, хотя и несколько старомодно, я стал довольно регулярно посещать обитель дам Конклин.
Мисс Эльза приближалась к пятидесятилетнему юбилею; это крепкая женщина со строгим лицом и холодным пронизывающим взглядом. В ее присутствии у вас возникает ощущение приятной свежести, так как она весьма широко применяет настойку лаванды; у нее ярко-рыжие волосы, похожие на пламя.
Ее сестра гораздо моложе; это брюнетка, изящная и грациозная, словно статуэтка из танагры; она не пользуется парфюмерией, и на нее всегда приятно посмотреть.
Правда, все ее достоинства не мешают ей играть в доме роль Золушки, потому что она занимается кухней, стиркой и уборкой, она покупает продукты, шьет и штопает...
В то же время мисс Эльза – это женщина, у которой явно хватает мозгов. Она не только читает классических римских авторов, Чосера и Шекспира – она их понимает!
Мое предпочтение по отношению к нежной брюнетке Рут не осталось тайной для проницательного взгляда мисс Эльзы, но я был уверен, что она воспринимала это с одобрением. Она часто оставляла нас вдвоем, и именно в эти восхитительные минуты свершилось неизбежное.
Я влюбился, влюбился безумно, что весьма естественно для мужчины; но кто бы мог подумать, что я, Эйбл Тил, буду писать стихи даме, достигшей своего тридцатипятилетия?
Если говорить честно, то я должен признаться, что кое-какие строфы были позаимствованы мной у Бернса и Саути, но восхитительная Рут этого не заметила.
При нашей первой встрече мисс Эльза назвала меня мужественным человеком.
Возможно, это и так, если я имею дело с готовой удрать собакой, но отнюдь не в других обстоятельствах, особенно, если речь идет о любовных делах. Тем не менее однажды вечером я решил взять быка за рога и, рискуя сжечь за собой мосты, предложил прекрасной Рут руку и сердце.
- Вы должны посоветоваться с моей сестрой, - сказала она в ответ, и ее золотые зубы блеснули, словно последние лучи заходящего солнца.
Я собрал все свое мужество, необходимое для этого разговора, признаюсь, не без помощи двух или трех стаканчиков виски, и открыл душу Эльзе, женщине со строгим лицом и пронизывающим взглядом.
- Женитьба – это поступок, к которому следует отнестись со всей серьезностью, - холодно сказала она, - а поэтому я должна подумать.
Тем не менее с этой минуты я считал себя женихом Рут.
* * *
Громы небесные! А ведь все шло так хорошо!
Ночь была на редкость темной, и порывы ветра иногда достигали штормовой силы; улица, проходившая мимо старого кладбища в Бромптоне была пустынна, как необитаемый остров в Тихом океане.
Вокруг могилы Хэмблетта небольшие елочки и лиственницы образовывали настоящую ограду, надежно укрывавшую меня от посторонних взглядов во время работы.
Несколькими ударами лопаты я удалил рыхлую землю. Гроб покорно подчинился роликам, винты были отвернуты без усилий, и свинцовый лист был разрезан с такой легкостью, как если бы он был из теста.
- Громы небесные! – воскликнул я.
Когда я дотянулся пальцами до ледяных губ старого Сайласа, я встретил абсолютную пустоту. С таким же успехом я мог бы искать челюсти с золотыми зубами в клюве у воробья!
Как мог я настолько ошибиться? Я был достаточно хорошо знаком с семьей Хэмблеттов, чтобы не сомневаться: они ни за что на свете не вынули бы золотые зубы перед похоронами у своего захудалого аристократического предка!
Неожиданно мне удалось наткнуться на ключ к разгадке этой тайны: по свинцовому листу змеилась тонкая линия, небольшой рубец, выдававший вмешательство электрического паяльника. Исследовав более внимательно винты, я обнаружил следы смазки.
Короче говоря, кто-то обошел меня! Кто-то, работавший так же умело, так же скрытно, как я сам; даже инструменты у него были такими же, как у меня... вернее, у него было несколько инструментов, более совершенных по сравнению с моими, - взять хотя бы электрический паяльник.
Я вернулся домой, дрожа, словно осиновый лист на осеннем ветру, и рухнул в постель, обливаясь горючими слезами...
* * *
Мне придется спустить флаг!
Полковник Джеймс Гаскетт: Новое кладбище в Хакней Марч.
Мадам Жанетт Фюрлон: кладбище Бромлей.
Эбенезер Шарп: кладбище в Дульвиче.
Рубен Гудвин: Холи Кросс в Черч-Ярд.
Лионель Чепмен: небольшое кладбище в Гровсе.
Густав Петерсен: кладбище Ледивелл.
Семь опустошенных ртов за каких-то три недели! Семь операций, полностью проигранных мной, несмотря на тщательную подготовку. Семь раз некто трижды загадочный опережал меня!
Впрочем, я должен признать, если хочу оставаться честным перед самим собой, что этот «некто» работал лучше меня, используя более современные инструменты.
Я не хотел бы вдаваться здесь в технические подробности, но в некоторых случаях я просто теряюсь, несмотря на огромный опыт.
Каждый раз, как я оказываюсь перед уже пустым ртом, у меня возникает странное ощущение, что за одним из соседних надгробий прячется наблюдающая за мной кумушка Смерть и что наше доброе согласие осталось где-то далеко в прошлом.
* * *
И только рядом с Эльзой и Рут мне удавалось забыть на время мои необъяснимые неприятности; зловещие тени и призраки не следуют за мной до круга света под розовым абажуром в их гостиной. Тем не менее… Но не будем забегать вперед.
Мы сидели за столом втроем. Только что закончился ленч – камбала, жаркое из телятины, пудинг с малиновым вареньем.
Эльза положила в наши тарелки еще по кусочку этого замечательного лакомства.
Неожиданно она повернулась к сестре.
- Вы знаете, моя дорогая Рут, кого похоронили сегодня утром на кладбище в Сток-Ньюингтоне?
- На кладбище Эбней? – машинально спросил я.
- Оно так называется? – спросила она в свою очередь.
- Да, конечно. Между прочим, я когда-то жил в тех местах.
Эльза повернулась к Рут.
- Так вот, похоронен не кто иной, как этот старый осел Гастон Драм, или «Золотой клюв», как его прозвали после поездки в Америку, где он удалил все свои зубы, чтобы заменить их челюстями из массивного золота. Золотые зубы оказались такими тяжелыми, что он едва мог пользоваться ими. Вы должны помнить его, Рут.
- Да, действительно, но очень смутно.
- Это был невыносимый грубиян... Да смилостивится Господь над его несчастной душой! – заключила Эльза, переключая свое внимание на пудинг с малиновым вареньем.
Я нахмурился и почувствовал. Что мое настроение начало портиться.
Последнее время я несколько запустил свою работу; в моих записях зияли пробелы, которые я даже перестал отмечать.
В том, что Гастон Драм ускользнул от моего внимания, не было ничего удивительного. Тем не менее я решил не упускать предоставившуюся мне возможность.
Я допил залпом свою чашку кофе и откланялся.
Мой малыш «Моррис» стрелой промчался по унылым улицам Сток-Ньюингтона, и уже через три часа я располагал всеми необходимыми сведениями, чтобы подготовить ночной визит в обитель сэра Драма.
На кладбище Эбней-парк нет постоянного ночного дежурства; это не то кладбище, где хоронят денежные мешки.
Склеп семьи Драмов оказался в легко доступном месте. Он находился на боковой аллее, почти рядом с воинским захоронением. Его тоже окружала ограда из елей и остролиста.
Месяц зацепился за вершины деревьев, но он не мешал мне благодаря длинным лентам тумана, поднимающегося над соседними прудами, а также из-за полнейшей заброшенности места.
Камеры склепа были все еще закрыты деревянными щитами, так как могильщики Эбней-парка славятся своей медлительностью; узкий входной колодец даже не был засыпан.
Гроб подъехал ко мне после первого же движения роликов, винты и гайки вели себя столь же сговорчиво, и пружины уступили мне после первого нажима.
Внутренняя оболочка была из цинкового листа, но швы оказались не заваренными, так что мой вилочный рычаг легко отогнул края листа в стороны.
Мне не пришлось включать фонарь – лунного света было вполне достаточно, и сам сэр Гастон, казалось, старался облегчить мне задачу, потому что лежал с широко открытым ртом.
Я забрался туда, нащупывая изумительную вставную челюсть из массивного золота.
Хлоп!
Я не смог удержать вырвавшийся из моей груди душераздирающий вопль: мертвец… резко закрыл рот, и его зубы впились в мои пальцы, добравшись до тела сквозь резину перчаток.
Я попытался судорожно выдернуть руку... Напрасный труд!
Я мог сколько угодно тянуть руку, крутить ее изо всех сил, неимоверно возросших от ужаса и отчаяния; мне удавалось даже приподнимать голову мертвеца, и я слышал, как хрустели его шейные позвонки… Но его зубы не выпускали добычу.
- Отпусти меня, дьявольское отродье, или я оторву тебе голову, - закричал я и протянул свободную руку к футляру с инструментами, чтобы достать нож...
О, силы ада! Я не мог дотянуться до инструментов!
Пытаясь освободиться изо всех сил, я добился только того, что зубы покойника еще глубже вонзились в мою плоть; казалось, что челюсти его сжимались все сильнее и сильнее.
Мелкий ночной хищник прошуршал в темноте поблизости от склепа; совсем рядом со мной проскользнуло несколько крыс. Только эта отвратительная ночная нечисть слышала мои стоны и ругательства.
Постепенно мной начало овладевать странное чувство покорности судьбе. Сэр Драм поймал меня весьма надежно, хотя и использовал для этого свои золотые зубы вместо стальных наручников.
Мое освобождение станет и концом моей карьеры, полным крахом всех моих надежд и началом кто знает скольких лет, которые мне придется провести на тюремных нарах.
Неожиданно за оградой из хвойных деревьев шевельнулась какая-то тень, и я услышал голос:
- Не стоит так стараться... это надежный волчий капкан.
Это мог быть только он, тот самый загадочный «некто», постоянно опережавший меня. Сейчас он стоял в трех шагах от могилы, и сквозь дымку ночного тумана я различал его силуэт.
- Да, волчий капкан, миниатюрный, но столь же мощный, как и обычный, - снова прозвучал его голос.
- Освободите меня, и я навсегда уступлю вам свою территорию, - простонал я.
- Нет, условия будут другими!
Только теперь я узнал этот голос и ошеломленно воскликнул:
- Мисс Эльза!
- Действительно, это я, Эльза Конклин; правда, я полагаю, что скоро стану Эльзой Тил, если только мой дорогой Эйб хочет, чтобы сэр Драм отпустил его.
- Это и есть ваши условия? – пробормотал я.
- И на них можно ответить «да» или «нет».
- Да, да! – завопил я, не раздумывая, потому что даже если бы эти условия мне поставил семиглавый дракон, я не смог бы ответить иначе.
Через пять минут я очутился по другую сторону ограды из хвойных деревьев, и мисс Эльза взялась за мою раненую руку.
- Ничего серьезного... Зубья капкана были предварительно продезинфицированы; несколько капель йода, небольшая повязка – и через день-другой все пройдет. А теперь отдыхайте – я закрою могилу.
Обычно подобная работа занимает у меня минут двадцать, но мисс Эльзе потребовалось ровно в два раза меньше времени; могу добавить еще, что работа была выполнена на «отлично».
- Отвезите меня домой, - попросила она, - но не ищите вашу машину в Бувери – я заметила там полицейского, слишком внимательно, на мой взгляд, присматривавшегося к ней. Я отогнала машину на Парк-стрит.
Мы медленно ехали по пустынным улицам. После продолжительного молчания мисс Эльза снова заговорила:
- Я привела вас, Эйб, к тому, к чему хотела. Простите мне эти пережитые вами минуты ужаса и страдания; я надеюсь, что мы больше не вернемся к этому вопросу. Завтра же вы отправитесь за разрешением на брак. Не беспокойтесь о Рут – эту проблему я беру на себя. Мы поселимся у вас, и Рут будет по-прежнему вести наше общее хозяйство. Немедленно увольте Мэг Блокстон с отзывом, подтверждающим ее добросовестную работу, и билетом в пять фунтов. Это все.
Машина остановилась возле ее дома.
- Спокойной ночи, Эйб, - сказала она. – Теперь у вас есть право поцеловать меня.
Затем она сунула мне в руку что-то тяжелое и холодное.
- Это вставные зубы сэра Драма, - улыбнулась она. – Они действительно весят больше фунта.
* * *
Теперь мне предстояло объявить важную новость мисс Блокстон, и я решил сделать это как можно более дипломатично.
- Мэг, - сказал я, - скоро у нас в доме будет много людей.
- Вы собираетесь сдать комнаты? – спросила она. – Что касается меня, то я не вижу в этом ничего зазорного, если, конечно, жильцы платят своевременно и соответствующим образом, да еще не жадничают с чаевыми.
- Нет. Мэг, дело не в этом. В общем, здесь будут жить две…
Она перебила меня и сказала, недовольно покачав головой:
- Две собаки или две кошки, разумеется, - проворчала она. – Вот уж удовольствие для домашней работницы…
- Не угадали! – со смехом заявил я, положив на стол билет в пять фунтов. После этого я сообщил ей о своем браке.
- Тысяча несчастий! Если бы только я ожидала этого, как стонала душа одного бедного грешника, попавшего в ад!
Она взглянула на деньги с таким видом, словно это был таракан или мокрица, и уперлась кулаками в бока.
Когда мисс Блокстон приходит в ярость, можно сразу понять, что она родилась или в Шедуэлле, или в Уоппинге, потому что в сравнении с ее язычком язык грузчиков или уборщиков мусора покажется вам пленительной поэзией. Она грозно фыркнула и трижды сплюнула – один раз на пол, другой – на пятифунтовый банкнот и третий мне под ноги.
- Это для той самки, которая мечтает прибрать тебя к рукам, мерзкая свинья! Как жаль, что у меня во рту нет табачной жвачки, чтобы плюнуть тебе как следует в морду! Вот как, его высочество собирается жениться! А я, крутившаяся здесь несколько лет без отдыха за какие-то гроши, я должна смирно уйти отсюда? Нет, мой голубчик, увязший по уши в историях с золотыми зубами, ничего у тебя не выйдет! Твоя потаскушка никогда не войдет в этот дом хозяйкой! Понял?
Стены комнаты и мебель стали быстро вращаться вокруг меня: «истории с золотыми зубами», сказала она, эта дочь дьявола!
Я не успел ничего ответить, потому что ее язык вновь заработал с невероятной скоростью:
- Если ты думаешь иначе, дерьмо собачье, если ты полагаешь, что я ничего не знаю, то ты сильно ошибаешься, господин дантист, обслуживающий подохших богатеев, оказавшихся достаточно большими идиотами, чтобы позволить закопать себя вместе с золотыми зубами. Кретин, я знаю все, от «а» до «я», но до сих пор это меня не касалось. Даже если бы ты работал с еще живыми типами, которым ты перерезал бы для начала глотку, я и то ничего бы не сказала. Но теперь мой господин собирается жениться! Что ж, если ему нужна баба, чтобы храпеть в постели рядом, то он всегда мог бы использовать для этого Мэг Блокстон. Не потому, что мне так уж нужен мерзавец вроде тебя, но твоя лачуга мне нравится, и я не собираюсь расставаться в ней. А теперь игра окончена, и я даю тебе возможность выбрать: Мэг Блокстон и никого больше – или я выдам тебя полиции!
Она подпрыгнула от бешенства и тут же продолжала, злобно ухмыляясь.
- Тил... Да, мне когда-то говорили, что так называется небольшая, но очень жирная птица, очень вкусная, если ее приготовить как следует… Ах, как будут облизываться шпики, если им отдадут эту птичку, ощипанную, нафаршированную и поджаренную!
И она отвратительно захохотала, откинув назад голову и широко открыв свою громадную пасть, что позволило мне увидеть два мощных коренных зуба из золота – я как-то подарил их ей вместо тех, которые кто-то из ее соседок по камере вышиб у нее прицельным ударом кирпича.
- Так что, уж будьте любезны!
Я почувствовал себя сильно задетым. Конечно, я небольшого роста, и моя фигура не выглядит слишком стройной, но я не люблю, когда мне напоминают, что «тил» - это утка-мандаринка. Но ничего не поделаешь – вопреки тому, что когда-то сказала мисс Эльза, я отнюдь не мужественный человек.
- Мэг, - сказал я, - мне нужно будет уехать по делам на несколько дней, и за это время я постараюсь как следует обдумать все, что вы мне сказали.
- Как тебе угодно, только имей в виду, что легче передвинуть Тауэр, чем заставить Мэг Блокстон отказаться от того, что она задумала!
В тот же день я повстречался с мисс Эльзой и рассказал ей все, что со мной случилось.
- Завтра моя тайна станет секретом Полишинеля, - хныкал я.
Эльза сохраняла полнейшее спокойствие. Она подошла к буфету и налила мне полный стакан виски.
- Вы сказали Мэг о небольшой деловой поездке, - задумчиво произнесла она. – Что ж, мысль неплохая, это позволит нам выиграть время. Проведите свой отпуск в Кингстоне, в кабачке «Королевская корона». Ешьте, пейте, спите и не думайте о Мэг Блокстон.
Это кратковременное пребывание в «Королевской короне» оказалось для меня полезным во всех отношениях: никогда еще я не пробовал такого вкусного паштета из угрей и индюшки с брусникой.
На третий день во время завтрака, когда я по привычке просматривал полицейскую информацию в утренней газете, ожидая яичницу с ветчиной, я наткнулся на следующее короткое сообщение:
«Вчера в пять часов пополудни некая Маргарет Блокстон, домработница, проживавшая по адресу: Бэри-сквер, 44, была сбита на Блум-стрит неизвестным автомобилем и скончалась на месте происшествия, не приходя в сознание».
В столовой в этот момент я был один, что оказалось весьма кстати, потому что я не мог удержаться от довольного похрюкивания. Никогда еще яичница с беконом не казалась мне такой вкусной, и я попросил еще одну порцию.
Едва проглотив последний кусок, я отправился в Лондон.
Эльза встретила меня стаканом виски и сигарами «Клей» на столе.
- Это для того, чтобы успокоить ваши нервы, мой дорогой, - негромко пояснила она.
Затем она протянула мне небольшой пакетик из тонкой шелковистой бумаги.
Я извлек из пакета два золотых коренных зуба, когда-то подаренных мной Мэг Блокстон в момент идиотского великодушия.
- Клянусь Юпитером! – воскликнул я. – Как это вам удалось?
- Да еще средь бела дня, - добавила она с ноткой иронии в голосе.
Господи, что это за женщина! Нет, это просто потрясающая женщина!
* * *
Жизнь втроем в моем домике на Бэри-сквер протекала очень приятно для меня. Я и не подозревал, что мужчину можно так холить и лелеять, как это было со мной.
В поведении Рут ничего не изменилось, как будто мой брак с ее сестрой казался ей чем-то совершенно естественным.
Она заменила мисс Блокстон, сделав это с совершенно несравненным искусством. Дом сверкал чистотой, словно новая монетка, и еда всегда была приготовлена самым тщательным образом. Мне казалось, она ведет себя так, словно между нами никогда не было ни единого намека на любовь.
Мое уважение к жене росло с каждым днем.
Она существенно усовершенствовала мой метод и выходила из самых сложных ситуаций с поразительной легкостью, я даже сказал бы – с изяществом; в итоге сфера моей деятельности была значительно расширена.
Без помощи жены, без ее указаний и советов я никогда бы не осмелился подступиться к старинным мавзолеям Торрингтонского аббатства, из которых мне удалось извлечь одиннадцать распятий из массивного золота, усеянных драгоценными камнями.
Боже мой, и почему только весна с ее запахом цветущих лилий и щебетанием ласточек сыграла со мной такую мерзкую шутку!
Я столкнулся с Рут на лестнице, когда солнце, проникшее на лестничную площадку через небольшое оконце наверху, осветило ее, окружив прекрасную головку ореолом святой.
На ней была красивая зеленая блузка с глубоким вырезом… Я обнял ее и стал целовать в глаза и губы…
- Ты все еще любишь меня? – еле слышно прошептал я.
- Я никогда не переставала любить тебя, Эйб, - ответила она со своей чудесной улыбкой, позолоченной отблеском ее зубов.
Раздался скрип ступеньки внизу, и мы резко отодвинулись друг от друга; правда, я никого не заметил, если не считать нашего кота Гримми, не сводившего с нас своих загадочных нефритовых глаз.
И все же мне показалось, что я уловил свежесть аромата лаванды – возможно, конечно, что это была всего лишь игра моего воображения, подстегнутого испугом.
Во время ленча, улучив момент кратковременного отсутствия Рут, жена спросила меня:
- Тебе не кажется, что Рут сильно изменилась?
- Да нет, я совершенно ничего не замечаю, - ответил я тоном, в котором отчетливо сквозила неуверенность.
- Она не совсем здорова... Она стала плохо спать. Нужно будет заглянуть в аптеку и купить ей веронал.
Я перевел дыхание; для беспокойства не было никаких оснований.
Эльза продолжала пить свой кофе с явным удовольствием, с которым она всегда воспринимала любую хорошую вещь.
* * *
Я не отношусь к ранним пташкам, и я обожаю понежиться в постели до тех пор, пока до меня не начинает доноситься из кухни ароматы свежего кофе и поджаренной ветчины.
Этим утром, несмотря на то, что лучи утреннего солнца уже давно играли на занавесках, манящие ароматы заставляли себя ждать.
Внезапно я услышал голос Эльзы, которая звала меня снизу:
- Эйб... спускайся скорее! С Рут что-то случилось…
Рут неподвижно лежала на спине и выглядела несколько бледнее, чем обычно. Ее губы были приоткрыты, и золотые зубы сверкали в солнечных лучах.
- Она еще спит? – шепотом спросил я.
- Боюсь, что дело серьезнее; сходи скорее за доктором Штиллером с Блум-стрит.
На ночном столике лежала трубочка из-под веронала; она была пуста.
Доктор Штиллер не заставил долго уговаривать себя и вскоре появился в нашем доме.
Это был небрежно одетый человек с не слишком чистыми руками и плохо выбритым лицом, распространявший вокруг себя довольно сильный запах алкоголя, несмотря на ранний час.
Он склонился над Рут и тут же многозначительно кивнул головой.
- Если что-то означает быть мертвой, то мы имеем дело именно с подобным случаем, - заявил он.
Он извлек из кармана пачку чистых бланков и принялся заполнять их.
- Да, конечно, - ухмылялся он, покрывая листы бумаги неровным почерком, - у жизни, как и у всего прочего, тоже есть конец, хотя у сосиски их даже два. Скажем так: тромбоз коронарных сосудов… нет, пожалуй, паралич сердца – так будет проще. Вот свидетельство о смерти – это шесть шиллингов; потом еще шесть шиллингов за разрешение на похороны и еще шесть за вызов во время моего приема, потому что я понес ущерб из-за потери клиентов, а их могло быть довольно много. Итого восемнадцать шиллингов. Округлим до одного фунта, что позволит сберечь вашу мелочь. И можете дать мне хлебнуть чего-нибудь покрепче, потому что от утренней свежести не приходится ожидать ничего хорошего.
Он опорожнил четверть бутылки виски, после чего легонько похлопал Рут по щеке:
- До встречи в раю, моя красавица!
После этого он удалился, весело посвистывая.
* * *
Мы с Эльзой не постояли за расходами. На небольшом тихом кладбище Гровс Рут покоится в гробнице из шотландского гранита. Там она постепенно превратится в тлен и пыль, и никто и никогда не побеспокоит ее, несмотря на то, что мы оставили ей, - и оставили навсегда – ее золотые зубы.